«Откуда ж столько уродин» и тем более «стерв разборчивых», — в свои двадцать пять так и не обзавелся в целом никем. Тем более было обидно смотреть на всю эту голытьбу, соседей из стран ближнего зарубежья, у которых «с этим всем» было отменно. Иначе откуда столько детишек.

Нет, детишек Алеша любил, правда, только вполне определенного вида. Вот подай ему златокудрого, голубоглазого и непременно с веснушками — горы свернул за одну его слезинку. И как горестно понимать, что счастье этого вот, белобрысенького, под угрозой — ведь очень скоро мы все тут нацменьшинством станем.

За такими метафизическими размышлениями время шло, а денег не прибавлялось, это притом, что Алеша не курил и, кроме пива, ничего не потреблял — на этом основании, кстати, считал себя трезвенником, достойным финансового процветания. А деньги деваются на растущие в цене продукты, которых всем не хватает, потому что… ну, там, разворовывают или понаехали — все зависит от того, на какой телеграм-канал в настоящее время подписан Алеша.

И вот уже пришлось один кредит взять — по совету интернет-гуру, потом, когда выяснилось, что проценты не особо выгодные, а погашать нечем, то оформил и второй, а там и третий — пошло, что называется, плотно. Иногда наступали сытые времена, и Алеша почти выбирался из этой ямы — вот-вот брезжил свет, но снова следовал какой-то удар судьбы, и все возвращалось на адовы круги.

Наконец, какие-то мерзавцы, пользуясь тем, что Алеша светил свои паспортные данные вообще всюду, где давали хоть что-то «до зарплаты», оформили-таки кредит на себя, не на него. И разумеется, без отдачи.

Вот когда это выяснилось, наступил момент полного отчаяния: ни в одной конторе денег недобросовестному Алеше больше не желали давать. Друзей-приятелей, у которых можно было бы перехватить, у него давно не осталось, родители скончались. Выходить на работу на один склад с соседями — этот вариант не рассматривался в принципе. Вскоре закончилось все, опустела даже банка с лаврушкой. Оставалось лишь одно — бродить дни и ночи напролет из угла в угол, для развлечения воображая себя начальником станции, фиксируя опоздания поездов с точностью до минуты. Но и тут не без огорчений: каждую электричку он с детства знал, а теперь как тут разберешься, в этих новомодных гробах.

«Гробы и есть, — думал он сонно, меряя шагами комнату, — вот куда они такие… большие. Кого перевозить? А если сойдет с рельсов, проблем не оберешься. А вот тут, на потолке, откуда трещина-то взялась. Да какая поганая, уже даже с плесенью. Что ж теперь, из-за одной трещины весь потолок белить, а ведь так неохота… не ко времени. Стройматериалы-то как поднялись — страсть. Все почему — хапают, кидают…»

Впрочем, это все отвлеченные мысли. А вот как бы денег раздобыть?

Вспомнив свои детские упражнения, вернулся к копательству, тем более что с Марковичем-краеведом в свое время не то что был знаком лично, а считался любимым его учеником. Когда другие ребята интересовались в основном амуницией, оружием, патронами, он, Спиридонов, мечтал лишь о том, чтобы найти какое-нибудь захоронение. Правда, чуткий Маркович раньше самого Алеши понял, что в этом интересе к останкам нет никакого патриотизма и стремления почтить вернуть имена героям. Когда престарелый краевед почувствовал, что у мальчика потихоньку, как он мягко выражался, «меняются приоритеты» — проще говоря, едет крыша, — то постепенно отстранил его от активных поисков.

И тут Алешины наклонности наперебой стали поднимать свои уродливые головы, точь-в-точь змеюки из гнезда. Он разобиделся на весь свет и принялся стращать. То рассказывал каждому встречному-поперечному — соблюдая надлежащую туманность, отсутствие определенности (все-таки не было желания садиться за решетку прежде времени), — о том, что потравит конфетами всех «черных» детей. Туманно, но относительно определенно намекал на то, что взорвет рынок, который «держат черные». Пытался даже сколотить команду для избиения этих самых «черных», но после того, как тогда еще живых родителей вызвали сначала к директору, потом и к начальнику отделения тогда еще милиции, подействовало, разговоры прекратились. То есть прекратились вестись вслух, а в голове продолжались, стучали они в Алешиных воспаленных мозгах, звонкие такие, отчетливые и злые.

Ему и самому покою не было. Вот, к примеру, всем известно, что видят во снах взрослые половозрелые лица мужского пола. Однако не таков был Алеша. Особенно часто посещали его такие видения: он, Последний Оплот и Русский, противостоит ордам пришельцев в тапках на босу ногу. Он все стреляет и стреляет из окон, заняв оборону, они все падают и падают, но на их место встают новые, бесконечные, как деревянные солдатики. И вот, убедившись, что конца-края не видно этому, он поджигает шнур, искорка, весело подпрыгивая, бежит к огромной куче взрывчатки, красной, обязательно с буковками TNT.

Ну а дальше все будет крайне хорошо: он сразу в рай, как мученик, а они — ко всем чертям.

Постепенно он к этой мысли привык, свыкся, воспринимал ее уже не как глупую и опасную фантазию, а собственное предназначение. В итоге Алеша полностью зациклился на Своей Идее и уже ни о чем более не думал, как о ее реализации. Допустим: где взять взрывчатку, детонаторы, корпус? Как смастерить бомбу, которая взорвется не в его, Алешиных, руках, кривых и неумелых, а там, где надо? С кого первого начать — именно с «черных» или все-таки потренироваться… нет, не на кошках, Алеша очень животных любил. Ну, скажем, на рыбках. А что — и проба, и пропитание?

Как-то под один из новых годов он заявился к соседям с предложением устроить фейерверк. Те удивились и, в общем, обрадовались тому, что странноватый товарищ протянул-таки руку дружбы. К тому же к кому-то из вахтовиков прибыли жены с детьми — как раз кстати. Подготовку Алеша начал за два дня до праздника: с таинственным видом копошился на улице, вокруг дома, в палисадниках, шастал по сугробам, сопровождаемый восторженной, но тихой толпой детей. Этим мелкие были заняты все то время, когда взрослые встречали и разбирали покупки, резали закуску, расставляли бутылки, удивлялись: с чего пугались соседа, хороший ведь человек оказался.

И вот наконец, когда все собрались во дворе, начали наполнять кружки-стаканы и что у кого было из посуды, а когда пробило двенадцать, грянуло так, что чуть не снесло казарме крышу. Потом по всему периметру разразилась настоящая канонада. В печке под казаном тоже хлопнуло от души так, что даже повидавший виды советский чугун дал трещину. Кувырнулся казан, вылилось и вспыхнуло раскаленное масло. Грохот взрывов, казалось, заглушил все петарды в округе — и по эту, и по ту сторону канала. Вопли, визги,